Василий Головачев - Русская фантастика 2013_[сборник]
Конкуренция? Почвой и природными дарами сибирская земля обильна, а в толковых купцах и дельцах имеет недостаток. На таких просторах каждому начинанию место найдется, и крут хозяев здесь еще не замкнулся. К тому же купечество здешнее славно атмосферой взаимовыручки. Упоминание о выручке, да еще и взаимной, по наблюдению Штольца, говорившего заметно оживило. Впрочем, вступать в ряды золотопромышленников или заниматься винокурением и виноторговлей он не советовал во избежание гибельных случаев.
Возможности для меценатства? Обилие таких возможностей. Хотя город и находится, по некоторым мнениям, посреди ледяной пустыни, но духовной жажды никто из горожан не испытывает. Театр имеется, собор. Больницы, дома призрения… Деньги-то много куда можно помеценатствовать, чтобы потомкам о себе добрую память оставить. Вот, к примеру, музей краеведческий…
Андрей Иванович заметил, что при упоминании музея глаза городского головы едва ли не увлажнились, и полюбопытствовал:
— А может, тогда деньги сразу? То есть напрямую потомкам? Сиротские дома у вас в городе имеются?
— Тут, любезный Андрей Иванович, у нас прореха в сети меценатства. Был такой дом, но вот как раз незадолго до вашего приезда я его велел прекратить, а подопечных перевести… Туда, где теплее, одним словом. Сами заметили, для детишек у нас здесь климат совсем не подходящий. — Он сочувствующе вздохнул, покивал и снова вздохнул. — Слышал, слышал, конечно, что люди говорят. Будто дети-то все поразбежались.
Городской голова, прерывая плавное течение речи, всплеснул руками, словно показывая, как стремителен был их побег:
— Чушь! Ну, не все, не все… Да и тех обязательно наши блюстители закона и нравственности возвратят на полагающееся им место.
— Ас кем из уважаемых в городе людей знакомство свести посоветуете?
— Вы, любезный Андрей Иванович, заглядывайте в наше Общественное собрание. Оно название получило как раз потому, что все общество, достойное вашего внимания, в нем собирается. Газеты, журналы, библиотека. Бильярд, карточных партий любители. Все есть, даже шашки. Мы в Томске живем, а скукой и унынием не томимся. — Он улыбнулся испытанному каламбуру. — Запишу вас членом клуба, взнос у нас на столичные мерки небольшой: как человеку семейному — пятнадцать рублей.
Прошлогодние события на Венской бирже, уже вызвавшие в Европе банковский кризис и сулившие продолжение неурядиц, сказались и на финансовом положении Штольца — в той степени, которую сам Андрей Иванович полагал неудобной. Должно быть, он допустил какое-то мимическое отражение этих мыслей, потому что его собеседник быстро предположил:
— А если вы по деловой части, то с Евграфом Николаевичем Кухтериным рекомендую пообщаться. Вы на тракте чайные обозы до Нижнего Новгорода видели? Кухтеринских среди них немало. Он ямщиком начинал, но уже в купечество переписался и торговый дом открывать собирается. — Видно было, что городской голова готов отнести часть кухтеринских заслуг на свой счет. — Буду вас рекомендовать. К губернатору ходить не советую: его интересы лежат совсем в других сферах. А вот еще с золотопромышленником Хротовым непременно знакомство сведите.
Большой оригинал и невероятной удачи человек. На золотых приисках состояние сделал. А ведь это дело, понимаете, рискованное. Так ведь после наш Семен Феофанович торговать на бирже взялся. Мы уж сами начали ставки делать, как скоро он состояние спустит, а он исхитрился его приумножить. И по сей день, — доверительно сказал градоначальник, — большой со своих вложений доход имеет.
— Я еще о некотором старце слышал, — поинтересовался Штольц. — Фрол… Нет, Федор Кузьмич…
— О, Федор Кузьмич — первейшая наша место-примечательность. Благочестивый старец. Все ходоки какие-то к нему были, гости странные. Одет простолюдином, а все, кто его видел, наблюдали в его чертах и манерах нечто влаственное. Одним словом, непростой человек. — Городской голова был сторонником единоначалия, и чужая власть в городе пришлась ему не по вкусу. — Был… А как преставился, стало, конечно, попроще. Так это уж десять лет минуло. За такой срок многое перемениться может. Прогресс, Андрей Иванович, неумолим. В обоих значениях.
На лице Штольца отразилось недоумение, которое его собеседник поспешил исправить:
— Во-первых, умалять значение прогресса в развитии наук и улучшении общественных нравов невозможно. Сами посудите, крестьянину свободу дали. Торговля крепнет. Железные дороги строим, географические изыскания проводятся… А во-вторых, умолять прогресс о снисхождении невозможно. Он подобно тому же поезду стремится в будущее и отстающих ждать не будет. Стоит тебе замешкаться или промедлить, и останешься на перроне глазеть вслед убегающим вагонам. А значит, за место в этом поезде — в «берлинах» или даже третьим классом — придется побороться. А прогрессу и дела нет до того, есть ли у тебя силы для этой борьбы или ты и вовсе полагаешь направление его неверным… Говорю же, Андрей Иванович, прогресс неумолим.
Он снова взял паузу, но Штольц, уже искренне заинтересованный в этих рассуждениях, поинтересовался:
— А какие у вас взгляды на Томск в будущей перспективе?
— Будущее? Блистательное будущее! Уж вы мне поверьте, наперед знаю. Просто блистательное! Заводы. Промышленность. Торговля. Деловая жизнь кипит. Железная дорога! Та, впрочем, смутно и странно видится. Университет! И непременно с садом! Расцвет наук. Театры. Население в миллион душ!
В глазах градоначальника с ребяческим задором играл огонек, освещающий прекрасное будущее подопечного города. Энтузиазм и фанатичная убежденность в незыблемости и обязательности нарисованных им обликов грядущего были столь велики, что впечатлили Штольца.
Еще разгоряченный, но уже заметивший, какое воздействие его краткая, но пылкая характеристика оказала на гостя, градоначальник предложил:
— А вы, коли не на шутку в будущем заинтересованы, с Хротовым пообщайтесь. Он — субъект экзотический, но новых знакомств не чуждается. Он и у Федора Кузьмича, о котором вы любопытствовали, доверенным лицом был, а после — душеприказчиком. Можете сей час к нему и отправляться: Семен Феофанович — человек праздный и имение свое редко покидает. Непременно ему укажите, что прежде были у меня и у нас доверительный разговор состоялся. Он вам про будущее все и растолкует. Да вы только, — подчеркнуто, с намеком, заключил он, — знайте, что спрашивать.
Однако спешить с визитом Штольц не стал. Прежде он заехал в гостиницу и, поднявшись в номер, взялся за перо, чтобы написать в двух строках Романычу о том, куда он направляется, и более пространное письмо о собственных изысканиях и подозрениях московскому секретарю общества. Немного поразмыслив, Андрей Иванович написал и своему биржевому маклеру, кратко изложив несколько соображений о видах на урожай в Азиатской России и наказав распорядиться прогнозом с умом и к выгоде.
Передав письма гостиничной прислуге, он открыл саквояж. Не в силах противостоять нарастающей жажде, Андрей Иванович выпил содержимое еще одной ампулы и ощутил растворение в теле живительного и деятельного тепла. Теперь он был готов нанести визит, за исключением одной незначительной детали. Штольц достал из саквояжа увесистый револьвер и, убедившись, что тот заряжен и готов к бою, сунул его в карман шубы.
Усадьба удачливого золотопромышленника находилась на излете городских улиц. Дорога к ней была отвратительной, но месторасположение — на высоком холме, вблизи заснеженного частокола леса — замечательным. Это вековое российское свойство уравнения достоинств недостатками Штольц давно признал, в том числе потому, что оно действовало и в обратную сторону.
Располагалась усадьба наособицу, вдали от примет городской жизни. Что, подумал Андрей Иванович, по всей видимости, соответствует и месту владельца в обществе. Время Семен Феофанович действительно проводил свободно, трактуя свободу как возможность безвыездно находиться у себя дома.
Неожиданный визит не смутил Хротова, и лакей, выряженный в матросскую форму, проводил Андрея Ивановича в гостиную. Ее обстановка наводила на мысль о театральных подмостках, причем декорации взяты были из различных спектаклей. Первым, подобно магниту, внимание притягивал огромный якорь, размещенный в углу и размерами этого угла явно тяготящийся. В другом углу стояла мраморная статуя Beнеры Каллипиги, для наглядности отвернутая лицом к стене. На стенах висели персидские ковры, весьма натурально иллюстрирующие самые пикантные эпизоды из сказок Шахерезады. Стойкий к живописному изобилию плоти Штольц разглядел и то, на что мало кому доставало внимания. Поверх сплетений тел на коврах была развешана коллекция охотничьих ружей из Льежа, среди которых он определил несколько лепажевских, а также произведения мастерских Лебо и Франкотта. Были в гостиной и красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами, и множество красивых мелочей с острова Святого Маврикия.
